Вскоре после смерти Зено начались разговоры о закрытии Сторивилла. Несколько сошедших на берег моряков устроили здесь драку, и двое из них были убиты. Военно-морское ведомство начало войну против Сторивилла, и даже я, мальчишка, видел, что его конец близок. Полиция начала производить облавы во всех домах и кабаре. Арестовали всех сводников, сутенеров и игроков, околачивающихся вокруг бара «Твенти Файв», покуда их подруги занимались со своими клиентами.

Было и в самом деле печально смотреть, как закон выгонял всех этих людей прочь из Сторивилла. Они казались мне толпой эмигрантов. Многие провели здесь лучшую часть своей жизни. Другие просто и не представляли себе никакой другой жизни. Я никогда не слышал такого плача и стенания. Большинство сводников, исключая немногих, имевших соответствующие знакомства, должны были найти себе работу или сесть в тюрьму. Новое поколение готовилось захватить Сторивилл.

Джо Линдсей и я к этому времени сформировали маленький оркестр. Джо был очень хорошим ударником, а Моррис Фрэнч — хорошим тромбонистом. Сначала он немножко смущался, но мы довольно быстро помогли ему преодолеть застенчивость.

Другим застенчивым юношей был Луи Привост, наш кларнетист. Но как он играл, когда его охватывало вдохновение! А для этого ему нужно было только начать. В те дни мы не использовали фортепьяно, в оркестре было только шесть инструментов: корнет, кларнет, тромбон, ударные, контрабас и гитара. И, как только шестерка начинала свинговать, можно было биться об заклад, что это играет джаз-бэнд Ори и Оливера.

Кид Ори и Джо Оливер объединились и создали один из самых горячих джаз-бэндов, когда-либо звучавших в Нью-Орлеане. Они частенько разъезжали по городу на открытой платформе, выступая в качестве живой рекламы танцевальных вечеров или каких-нибудь других общественных развлечений. Когда они встречали другую повозку с конкурирующим оркестром, Джо и Кид Ори начинали работать вовсю. Они выкладывались начисто и выдавали такую потрясающую музыку, что толпа вокруг сходила с ума. Тогда другой оркестр решал, что лучше им прекратить это состязание и убраться куда-нибудь в другое место; Кид Ори играл короткий мотивчик на своем тромбоне, и толпа приходила в еще большее исступление. Она просто помирала со смеху. Если вы обратитесь к Киду Ори, он, может быть, и скажет вам, как называется этот мотив. Написать здесь его название я не решусь. Это был хорошенький, остренький, торжествующий мотивчик, венчающий победу над поверженным врагом. Он казался мне ужасно забавным, и полагаю, что вы были бы того же мнения.

Кид знал, как Джо Оливер благоволит ко мне. Он также знал, что при всем своем величии Джо Оливер не сделает ничего такого, что могло бы унизить меня в глазах публики. Очень часто, когда наш оркестр выступал на улице, рекламируя званый вечер, пикник или какое-либо иное развлечение, наша платформа пересекала путь оркестра Ори — Оливера. В этих случаях Джо просил меня встать, чтобы убедиться, что это действительно я, и не начинал сражения. Узнав меня, он тоже вставал во весь рост на своей платформе, играл несколько коротких фраз и уезжал в другом направлении.

Однажды, когда мы рекламировали какой-то бал, мы столкнулись с Оливером и его оркестром. Я в этот день неважно себя чувствовал и забыл встать. Ну и дали нам прикурить эти парни!

Разумеется, когда мы обратились в бегство, Кид Ори проиграл нам этот свой отходный марш. Толпа обезумела. Мы чувствовали себя ужасно, но знали, что это честная игра и что никакой другой оркестр не смог бы положить нас на обе лопатки, и гордились тем, что уже такими юнцами мы соперничали с оркестром Ори.

Я увидел Джо Оливера вечером того же дня, когда он так жестоко с нами расправился.

—    Какого черта ты не встал? — накинулся он на меня, прежде чем я успел открыть рот.

—    Я сам виноват, папа Джо, обещаю, что больше этого не повторится.

Мы оба рассмеялись, и Джо поставил мне бутылку пива. Для меня это было почти то же самое, что получить лавровый венок. Джо был не из тех, кто угощает всех и каждого. Но для меня он готов был сделать все, что угодно, лишь бы это доставило мне удовольствие.

В это время я не знал других великих музыкантов, таких, как Джелли Ролл Мортон, Федди Кепрард, Джимми Поулоу, Бэб Фрэнк, Билл Джонсон, Шугар Джонни, Тони Джексон, Джордж Филдс и Эдди Эткинс. Все они покинули Нью-Орлеан задолго до того, как военно-морское ведомство и закон закрыли район красных фонарей. Конечно, я встречал большинство из них в дальнейшем, но папа Джо Оливер (благослови, господь, его душу) был для меня своим человеком. Я часто выполнял поручения Стэллы Оливер, его жены, и Джо давал мне за это уроки музыки. Большего нельзя было и желать. Пределом моих честолюбивых грез было желание играть так, как играл папа Джо. Я даже думал, что джаз не был бы таким, какой он есть сейчас, не будь на свете Джо Оливера. Мы по праву должны считать его настоящим создателем этого жанра.

Миссис Оливер также была очень мила со мной и относилась ко мне, как к собственному сыну. У нее была маленькая девочка от первого брака по имени Руби. Я знал ее еще младенцем, а сейчас она замужем и у нее дочь, которая тоже вот-вот выйдет замуж.

Едва ли не самым приятным из всего, что Джо Оливер сделал для меня в пору моей юности, был один его подарок: старый-престарый корнетна котором папа Джо играл много-много лет. Я горжусь этим корнетом и бережно храню его всю жизнь. Я играл на нем очень-очень долго, прежде чем судьба позволила мне сменить его на другой.

Корнеты были тогда намного дешевле, но новые они стоили все же около шестидесяти пяти долларов. Нужно было быть богатым музыкантом, чтобы купить инструмент за такую цену. Я помню, как сияли лица таких превоклассных музыкантов, как Кид Ори, Зу Фрэнч, Джо Петит и многих других, с которыми мне приходилось играть, когда они добывали себе новый инструмент. Можно было подумать, что они получили в подарок новенький кадиллак последней марки.

Я приобрел свой первый новый корнет в рассрочку по принципу «маленький взнос сейчас, остальные потом». Каждый раз, когда мой поставщик ловил меня и начинал разговор об уплате очередного1 взноса, я отвечал ему: «Я выплачу вам все взносы потом, но будь я проклят, если я смогу заплатить хоть что-нибудь сейчас».

Корнетисты имели обыкновение закладывать свои инструменты, когда наступало затишье в похоронах, парадах, танцевальных вечерах и пикниках. Несколько раз я тоже закладывал мой корнет в ломбард и добывал под него немного денег.

TPL_BACKTOTOP